Фру вчера рекнула это дело fleshflutter.livejournal.com/153897.html и меня понесло.
Этот драббл взорвал мне моск, но я его таки сделала
Перевод, конечно, плохонький и на все ножки хромой, но блин, это как снова учиться ходить после тридцати и трех лет на печке
Ну и да, завтра серия и все видели директ-кат, но хуле, когда нам это мешало, нэ?


Название: Близость
Автор: lazy_daze

+++Парню около сорока, его волосы, уже заметно подцвеченные сединой, небрежно собраны в хвост, а объемный живот плотно обтянут футболкой с Цеппелинами. Он стряхивает пепел в мусорку, стоящую рядом с регистрационной стойкой, наплевав на то, что мотель вроде как для некурящих. Дин, не задумываясь, называет первое попавшееся имя и только потом соображает, как влип, ведь не зря же парень нацепил эту чертову футболку, но тот только хрипло смеется в ответ.
- Мне-то в принципе посрать, приятель, люди использовали левые имена в мотелях еще тогда, когда я пешком под стол ходил, но вдруг ты захочешь постучать в двадцать третий - уверен, вы с тем парнем найдете общий язык.
Дин застывает. Крепко сжимая ручку, чтобы подписать квитанцию платежа по кредитке и чувствуя на себе любопытный взгляд парня за стойкой. Мир вокруг не меняется: все так же противно мигает лампочка на потолке, болотный монстр в семи милях к западу жрет людей, а Дин охотится, уже второй раз с тех самых пор, как понял, что не может просто похерить все это.
Не меняется ничего, кроме воздуха, которым Дин дишит.
"Просто совпадение" - кричит разум.
"Ни черта подобного" - горячим комком сжимает где-то между сердцем и желудком. От напряжения покалывает кожу.
- Эй, мистер, пошевеливайся, ты тут не один, - раздраженно торопит его парень.
Ага, прямо толпа за спиной, но Дин на автомате дежурно ухмыляется, подписывает квитанцию по фальшивой кредитке, забирает ключи и уходит.
Он роняет сумку рядом с шестнадцатым номером, даже не открыв дверь, и идет до угла, сворачивая в коридор, ведущий к выходу на парковку. Последние десять минут в его голове творится настоящий хаос. Он останавливается возле двадцать третьего и с громким треском распахивает дверь – старая, дешевая фанерка почти слетает с петель, с размаху врезаясь в стену. А он, вообще-то, хотел постучать.
Через две секунды откатывает волна адреналинового шока, и Дин фокусирует взгляд на только что выбитой двери; на пол секунды раньше появляется Сэм с обрезом наизготовку.
И менее чем через секунду обрез уже валяется на полу.
Острый осколок дерева от двери впивается Дину в кожу; они с Сэмом падают на колени, пошатываясь тянутся друг к другу, не для объятий и не для драки, просто почувствовать, поверить...
- Ебаный Джон Бонэм, - чуть исторично бормочет Дин, и слышит, как его собственный голос срывается, дыхание застревает в глотке.
Сэм смеется, и его смех будто током бьет их обоих, намертво впечатывая друг в друга посреди развороченного дверного проема.
- Цеппелины рулят, - отвечает Сэм.

@темы: Остапа понесло..., усвунься в хлам и умри, выёпываемси, а хуле там, it's ador*k*able, SPN, переводчествую, йа маньягчег, Крипкец подкрался незаметно, Я хочу его с челкой!!!, дайте пять и облизать!!!, Jerk...Bitch...

М, люди, в виду того, что я идиёт_т и окончательно проебала пароль от старой аси, то теперь у меня новая - 617795428.
Велком и все дела

@темы: йа и жЫзнь моя, it's ador*k*able, Кто-нибудь, дайте йаду, моцк на полке в гипсе, задворки сознания, йа маньягчег

27.08.2010 в 09:51

Пишет  Sabira:

Флешмоб

26.08.2010 в 20:58

Пишет  Rite of passage:

О, интересно.
У меня было past.

читать дальше

URL записи

Естественно, первое слово, которое увидела я, было naked. Ну кто бы, как говорится, сомневался.

URL записи

Ну че вы думаете? Мое слово - MAD. По дедушке Фрейду, ага

@темы: йа и жЫзнь моя, выёпываемси, а хуле там, мобчег, it's ador*k*able, что они курили?, задворки сознания, йа маньягчег

Сижу и лопаю мороженое
Жара у нас на эти выходные просто аццкая - ничего не спасает
У меня за спиной вентилятор работает на всю мощность весь день и нихера, 35 в тени, на солнце столько, сколько не живут
Сижу, перевожу фик по Inception. Там Имс дразнит Артура "Tightpants". Как это, сука, нормально сказать по-русски? Я сломал моск и ваще
Эниван, нид хэлп

@темы: йа и жЫзнь моя, Остапа понесло..., усвунься в хлам и умри, маленькие радости большого фрика, Inception's, моцк на полке в гипсе, задворки сознания, йа маньягчег

Наш еще маленький, но уже очень гордый фандом жаждет вас



Кросспост и все дела. Join the Club, my Darlings.

@темы: йа и жЫзнь моя, Остапа понесло..., усвунься в хлам и умри, маленькие радости большого фрика, Inception's, ®, йа маньягчег

Блиа, мне так стыдна в этом признаваться, но... только что ходили с Бро смотреть третьи Сумерки
Бля, зал нас ненавидел. Мы с Бро и ее систер уселись на предпоследнем ряду по середине и начали ржать уже с первых кадров. Наши едкие комменты слышали, наверное, все. Мы обсудили:

- выражение литца Эдварда Каллена (далее Э.К.) - кому там въебали сковородой по роже?;
- кустистость бровей Э.К., Бро еще взгрустнулось - она захотела себе такие же, чтобы каждый день накручивать на плойку
- волосатость груди Э.К., и стало искренне, до слез жаль Белку, когда Э.К. сказал ей, что она станет такой же как он! руки прочь, волосатое чудовище!!! *свят-свят*
- целку-недотрогу Э.К. которго Белка упрашивала ее трахнуть, а он сука стоял насмерть и пиздел что-то про поцелуй с разрешения папика, и когда уже они разнесут к ебеням кровать?
- недоделанного Нострадамуса Джейка, который все убеждал Белку, что она дескать его любит, просто сама об этом не знает, "и не спорь женщина, мужик сказал";
- металлический звон, с которым у вампиров ломаются кости О_О они, что, потомки Терминатора?
- навечно приклееное к литцам героев "AWKWARD" - другой эмоции они не знают, видимо
- какого хера Белка целовалась с Ностриком я в душе не ебу
- общую УГшность эпика.

Ваще, шикарно сходили, я стока не ржала уже давно. Мы реально стебали там все и гадко хихикали на весь зал

Ах да, среди всех трех вышедших частей саги, звание самого УГшного уверенно достается второй части, где на моментах, когда Э.К. являлся Белке, я стыдливо прикрывала глаза, тактично позволяя создателям переживать свой позор в одиночестве.

БЛИАМАТЬВАШУШОЭТОБЫЛОНАХ??????

@темы: йа и жЫзнь моя, Остапа понесло..., Laughing Out Loud, выёпываемси, а хуле там, моцк на полке в гипсе, паццталом, стёб как способ самоутверждения, доо, задворки сознания, йа маньягчег

Посмотрел "Сумерки". Ага, не прошло и три года, а только два. Не, серьезно, это был такой большой и ответственный шаг - надо было быть готовым ко всему и к Эдварду Каллену в частности
Хм, че сказать, весь фильм на литцах "актеров" большими буквами читается "AWKWARD". No shit, гайз. После десяти минут я поверил, что они сами нихера не понимают, че они, хде они и зачем они ваще там нужны
Ну и русский дублированный перевод как всегда отжег - я по губам читала, что они говорили там совсем не то, что вещали за кадром на русском
Но картинка там, конечно, красивая, это да, оператору зачет))))
И ахъ, этот романтик, этот эпик лав, лазанье по деревьям и сияющий инопланетянин Эдди, ояебу Срочно возжелалось перечитать вампирскую ПВПху Флэш, чтобы хоть как-то компенсировать общую сюжетную убогость просмотренного

Тут в конце должен быть тот демотиватор с Джеями "Ну че, замочим Эдварда Каллена?", но я, сука, нихде нимагу его найти
But you got the idea, huh?

@темы: йа и жЫзнь моя, Остапа понесло..., Laughing Out Loud, выёпываемси, а хуле там, Кто-нибудь, дайте йаду, моцк на полке в гипсе, паццталом, что они курили?, стёб как способ самоутверждения, доо, задворки сознания, йа маньягчег

Оу щит, пипл, это было охуенно!!! НЕТ, это было пиздец охуенно!!! ___
Я ваще не знаю, что говорить, меня до сих пор прёт

многа воплей и смайловЛюди, вы все такие, такие... охуительно прекрасные, мне вас мало, блин, так мало, еще хочууууууууууу

Молыч, ты такая ыыыыыыыы, ааааааа и йю-хуууууууууууу, что все это устроила, я тебя обожаюуууууууууууууу

Кро, чувэ, что ты со мной сделал, что я снова хочу переводить? Щит, это гипносссссс, эта твоя энергия, блин, как мы с тобой трындели за переводы, аыыыыыыыыыыыы, это было круто, это было охуенно, чувак, еще хочу
и за значек

Джентли, какая же ты классная, детка, такой мегасерьезный пупс, но такой мягкий и солнечный, ыыыыыыыыыыыыыыыыы, люблюнимагу

vowel, блиа, чувэ, с тобой так хорошо, так комфортно, я бы тебя слушала и слушала, и потом еще немного, и тащилась, и снова слушала, и сидела бы рядышком, и ыыыыыыыыыыыыы

Рассда, ты такая серьезная, ух, и красивая, и классная, и я безумно рада была с тобой встретиться

Панда, ты солнышко-солнышко-солнышко

Фэйт, ты воздушная прелесть-принцесса

Гу, Гуууууууууууууууууууу, нет, ну Гууууууууууууууууууууууу, я нимагууууууууууууууууууууууууу, ыууууууууууууууууууу ">

Литта, к нам, обязательно, мы с Бро ждем и жаждем, доо
*фапает на брелок* ___

Ваняяяяяяяяя, ты просто пипец, ты зашибись, ты вау и люблюнимагу, ты охуенная, просто совершенный вынос мозга, ыыыыыыыыыы и твой муж - мы так классно общались)))))

Кудо, я на тебя фапал, я даже сказать ничего не мог, я кажется даже невольно все время искал тебя глазами, я подвисал на тебе, я алчу твоих фоток, я маньяк, черт, я опять подвис, Кууууудооооо *ресет-ресет-ресет* ___

Иштар, чувак, ты попал, короче ">

Риана, Витошик, Ари, Фойн, Йенс, Кир, Кейтон

Все было круто-круто-круто!!!

Luv ya all, people и жажду продолжения банкета

@темы: йа и жЫзнь моя, усвунься в хлам и умри, маленькие радости большого фрика, что они курили?, задворки сознания, йа маньягчег, I'll be back, ога

Название: Первый шаг к дому
Автор: fleshflutter
Переводчик: Мэмфис
Бета:  Wayward~
Гамма:  auden
Пейринг: Сэм/Дин
Рейтинг: NC-17
Саммари: Время вышло, и Сэм с Дином приходят в единственное место, которое привыкли считать «домом».
Примечание: переведено на командную игру "Байки-2".
Разрешение: получено


+++

Баннер опять же от  Herbstregen

На вишнево-красном небе редкие, грязно-белые облака смотрятся, как царапины на старой фотографии. Шоссе пустынно, протянуто из ниоткуда в никуда. Жар поднимается с асфальта белесой дымкой, застилает горизонт, смазывает краски и очертания.
Они останавливаются у обочины. Дин тянется поменять Моторхед на Цеппелинов, а Сэм сразу же чуть не выпрыгивает из Импалы. Жаркий, песчаный ветер с побережья играет его волосами. Уже много месяцев прошло с тех пор, как он в последний раз видел море. Вполне возможно, что оно уже успело высохнуть. Превратилось в красный пар. Все может быть, особенно если вспомнить цвет неба. Он задирает голову вверх, позволяя воздуху ласкать кожу.
Оборачивается к Дину.
— Похоже, это оно.
Дин отрывается от своего занятия, быстро оглядывается вокруг и кивает:
— Похоже на то, — и снова принимается перебирать кассеты, но потом внезапно как-то съеживается весь. Тщательно следя за тоном своего голоса и не поднимая на Сэма взгляд, он спрашивает: — Ну, вот ты теперь Антихрист, а потом что?
Солнце над головой — грязная клякса цвета прокисшего пива. Что-то движется между парящими в воздухе пылинками, будто вспышка. Касается тела Сэма, — не заметить невозможно, — но не приносит дискомфорта. Мурашками проходится по коже, оставляя его беззащитно-чувствительным.
— Я просто должен закончить все, — говорит он Дину, понимая, как бесконечно мало этих слов, — никто ничего не говорил о «потом».

***

Когда поднимается ветер, и все вокруг затягивает медно-красным песчаным покрывалом, любые сомнения в том, что это их последний ураган, рассеиваются.
Они находят мотель. Пока Дин, накинув куртку на голову, чтобы защитить лицо от ветра, ставит Импалу в гараж, Сэм выбирает одну из пустующих комнат — место их покоя, их последний дом. В конце концов, больше никаких дорог. Чувство, которое появляется с этой мыслью, слишком неясно, чтобы его можно было как-то назвать.
Бросив сумку Дина на пол он выглядывает в окно как раз в тот момент, когда Дин закрывает гараж. Он наблюдает, как тень от закрывающейся двери медленно накрывает машину, и не может сдержать низкого полузадушенного стона, который рвется из горла под лязг металла, отрезающего Импалу от мира.
Даже чувствуя нарастающий гул зарождающейся бури, Дин медлит, касается ладонью проржавевшей поверхности металлической двери и только после этого разворачивается и бежит к мотелю. Крошечная темная фигурка в бушующем вокруг вихре.

***

Сколько бы Дин не дразнил этот мотель новой «Марией Селестой», Сэм рад, что тут никого нет. Если мир умирает, он не хочет тратить ни единой секунды на разговоры с незнакомцами, не хочет, чтобы чьи-то страх и паника забрали у них с Дином хоть что-то из всего «последнего», оставшегося у них.
Наверное, они уже сделали что-то в последний раз. Привычно, даже не осознавая всей важности содеянного. Последние огонь с солью. Последняя кружка свежесваренного кофе. Последняя пришитая пуговица, пока Дин чистил оружие.
— Никакого кабельного, еще бы, — произносит брат, — очередной дешевый мотель класса «подворотня». Стоило хотя бы один-разъединственный раз остановиться там, где на стенах ванной не растет плесень, а в простынях не водятся клопы. И может даже есть горячая вода. И на подушках лежат маленькие мятные шоколадки.
Сэм приподнимает бровь, чуть улыбаясь.
— Нам попадались вполне приличные места.
Дин тоже заламывает бровь и качает головой.
— Может, это было тогда, когда ты путешествовал с другим братом. — Он внезапно мрачнеет, швыряет полотенце (единственное чистое, которое смог отыскать Сэм, и любовно оставленное им на кровати для Дина) на пол, матерясь сквозь зубы: — Если уж гребаный мир скоро отправится в тартарары, какого черта мы не нашли место поприличнее? Почему мы всегда оказываемся в каком-то ебаном захолустье?
Он чуть смягчается, чувствуя ладонь Сэма на своем плече, но ярость быстро сменяется отчаянием, и от такого резкого перехода у Сэма все сжимается внутри.
— Дин? — зовет он.
Брат облизывает губы и поднимает полотенце, несколько раз взмахивает им, тщетно пытаясь отряхнуть от пыли. Пробует улыбнуться Сэму, но выходит откровенно плохо.
— Наверное, я просто эгоистичный ублюдок, — говорит он. Трет шею сзади, потом снова смотрит на Сэма и, наконец, улыбается «правильно». — Мне мало этого. Потом, ты и я? Мне всегда будет мало времени для нас.

***

Вода в душе не только чистая, — большая редкость в последнее время, — но еще и холодная. Дин блаженно стонет, когда прохладные струи касаются его тела. Сэм бросает последний взгляд в окно, на расцвеченную красным тьму, льющуюся с небес, потом закрывает жалюзи и тоже заходит в душ.
И они не трахаются. Еще нет. Им хватает прикосновений. И омовение будто ритуал. Очищение, чтобы они легли в свои могилы чистыми и пахли розами.
Вода, стекающая в слив, коричнево-багровая, словно засохшая кровь. Сэм и не чувствовал тяжести дорожной пыли, налипшей на него, и только теперь, когда ее смывает прочь, он будто снова может дышать полной грудью. Он обнимает Дина одной рукой, притягивает к себе под струями воды, большими пальцами легонько поглаживает его по щекам, стирая глубоко въевшуюся грязь, обнажая чистую кожу.
Дин прижимается влажными блестящими бедрами и грудью, и стоит ему лишь взглянуть на Сэма, как туманная дымка желания в его глазах мгновенно рассеивается в нечто болезненно нежное. Он тянется вверх, и у Сэма перехватывает дыхание. Дин пропускает пальцы сквозь его волосы, откидывая со лба мокрые пряди, поглаживает по голове, нежно притягивает ближе.
Странно. Все, что творится с миром снаружи, сделал он. Он рвет все в клочья, как ему и было суждено с рождения. Ломает тектонические плиты и отравляет атмосферу дымом. И он все еще не может перестать поражаться тому, как сильно Дин на него влияет.
Дин рвано улыбается и тянется вверх, целует, ладонями обнимает его лицо, большим пальцем трет щетину на подбородке. Сэму нужно слишком много Дина сейчас — касаться, запоминать кончиками пальцев, а времени слишком мало, чтобы успеть. И слишком мало, чтобы тратить его зря.
Руки скользят, касаются шеи Дина сзади, там, где коротенькие волоски ласкают, будто шелк, ладони оглаживают изящный изгиб спины и ложатся на задницу, сжимают округлые упругие ягодицы. Маленькое путешествие, знакомое его ладоням до мельчайших подробностей, но повторить его еще хоть раз едва ли удастся. Страница переворачивается, и все — и старое, и новое — закончится сегодня.
Дин обхватывает его бедра, притягивая ближе, прижимая их скользкие влажные тела друг к другу. Толкается в него, трется членом о член, заставляя их обоих задыхаться, цепляться друг за друга, ласкать каждый сантиметр кожи. Их тела соприкасаются с влажными, громкими шлепками, которые не может заглушить даже шум льющейся воды.
— Господи, — произносит Дин, — мало. Мне мало... Не могу... Сэмми... мне нужно еще... Мы заслужили больше! Заработали, блядь!
Нотки мольбы в его голосе почти ломают Сэма, а ему нельзя. Нельзя ломаться, пока есть это. Пока время не вышло.
— У нас есть мы, — отвечает он. Смотрит на Дина, ловит его взгляд, видя, как беспомощная обреченность постепенно исчезает из его глаз. Его дыхание выравнивается, рваные хрипы сменяются мелкими, тихими вздохами. — У нас есть мы, Дин.
И они целуются, лениво, глубоко, так, будто у них есть все время мира. И, если подумать, это действительно так.

***

Мир снаружи тонет в пламени и во тьме. Сэм закрыл жалюзи, но оранжевое зарево просвечивает сквозь дешевый пластик, подсвечивает покрывало на кровати, ловит отблеск диновой потрепанной кожанки, висящей на двери, скользит меж теней в неясном сумраке комнаты.
Дин выходит из душа голышом, и капельки влаги ярко блестят на его широких плечах. Он неслышно подходит к кровати и достает трусы. Сэм наблюдает. Потом их взгляды встречаются, и Дин ухмыляется, — блекло, только призраком своих привычных самоуверенных, едких усмешек, которыми он одаривал официанточек в забегаловках или красивых цыпочек в барах, — кивает сам себе, отбрасывает боксеры и подходит к брату.
Он останавливается перед сидящим на краю постели Сэмом и ждет, когда тот, наконец, прикоснется к нему. Забавно, что они оба сумели обрести свое «все» только тогда, когда время вышло. Забавно, но Сэм и не думает смеяться.
Медленно, будто боясь спугнуть, Сэм тянется и кончиками пальцев обводит гладкие мышцы его бицепса, спускается ниже к переплетениям сухожилий на предплечье и, наконец, позволяет своим пальцам свободно сомкнуться вокруг его запястья. И тянет, почти без усилия опрокидывая Дина на себя. Они валятся на постель, и Дин сразу подается вверх, усаживаясь Сэму на бедра. У них обоих стоит до боли, и Дин обхватывает их члены ладонью, дрочит медленно, неторопливо. Не дразнит, нет, просто не желает торопиться.
Сэма все устраивает. Он не толкается в ладонь Дина, не делает ни единой попытки ускорить ритм его движений, только ловит Дина за руку, останавливая, когда возбуждение перехлестывает через край настолько, что он едва не кончает в ту же секунду.
Он обхватывает Дина за шею и тянет вниз, впивается в губы. В их поцелуе сквозит настолько тягуче-глубокое что-то, что вынуждает Дина чуть заметно выгибаться, будто он хочет быть еще ближе, взять еще больше, и одновременно не понимает, как это возможно.
Дин давит сверху приятной, такой желанной тяжестью. Его мягкая, гладкая кожа покрыта шрамами, и, целуя Дина, Сэм снова позволяет своим рукам изучать каждый сантиметр его тела. Происхождение одних шрамов Сэму известно очень хорошо: неровные следы от зубов на лодыжке, пулевое ранение в плечо, — о других он может только догадываться. И слишком поздно для историй за жизнь.
— Как насчет того, чтобы немного погрешить напоследок, а? — бормочет Дин. — Все равно общественные гонения нам больше не грозят.
— Если даже от общества еще что и осталось, то, по-моему, у них есть дела поважнее, чем осуждать нас за инцест.
Это слово потеряло свою остроту. Когда знамения апокалипсиса стали появляться на их пути чаще, чем заправки, а Сэм, наконец, принял то, для чего был рожден, тот факт, что они уже год трахаются только друг с другом, перестал волновать совершенно. Когда небеса и ад сходят с ума, небратская любовь между братьями кажется такой глупостью в сравнении.
Дин — брат Сэма, его партнер, лучший друг и единственный человек, с которым он хочет встретить конец. Если он умрет, обнимая Дина, чувствуя его, то он умрет счастливым. Примет смерть как должное.
— Ты так и будешь пялиться или приступишь уже к делу? — спрашивает Дин. Он улыбается, призывно, но с тенью боли в изгибе губ. — Как думаешь, успеем или обойдемся без прелюдии?
Сэм прикусывает его нижнюю губу, несильно тянет и отпускает. И наблюдает, как Дин мгновенно облизывается — его полные, яркие губы теперь блестят от слюны. Ох, сколько чего хочется сделать с этими губами — целовать, трахать своим членом до тех пор, пока они не потемнеют и не распухнут.
Он опускает руку к заднице Дина и сжимает одну ягодицу, а потом легонько шлепает по ней. Просто чтобы заставить Дина чуть дернуться, почувствовать сокращение его мышц.
— Каждый раз, когда я пытаюсь затеять что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее прелюдию, что-нибудь, кроме моего члена в твоей заднице, или во рту, или наоборот, ты заявляешь, что не девка и слетаешь с катушек. От прелюдий у меня одни синяки, чувак.
Сэм вскидывает бедра, заставляя Дина подняться на колени, и его руки сами собой скользят между их телами. В тусклом желтоватом сумраке Сэм видит, что Дин следит за каждым его движением. Подушечкой большого пальца Сэм потирает гладкую, чувствительную кожу под его яичками, снова и снова, заставляя Дина задыхаться, ловить воздух жадными глотками и еще шире раздвигать ноги.
Он наклоняется вперед, вставая на четвереньки, приподнимается на локтях, упираясь ими в кровать по обе стороны от головы Сэма, и замирает всего в нескольких дюймах от его лица. Сэм знает лицо Дина даже лучше, чем свое собственное. Его брат прекрасен. Особенно в такие моменты. И апокалипсис тут совершенно ни при чем. Все дело в том, как неприкрытая жажда наполняет его черты, зеленые глаза темнеют, а его минетные губы становятся мягкими и податливыми.
— Богом клянусь, — шипит Дин, — если не трахнешь меня в самое ближайшее время, до конца света не доживешь.
И тут же сводит на нет любой эффект от своих слов, мгновенно впиваясь в губы Сэма. Поцелуй грубый, жесткий, Дин пробирается языком в его рот, лихорадочно облизывает губы. Сэм отвечает своей собственной неутолимой жаждой получить как можно больше Дина за то короткое время, что осталось этому миру.
— Хочешь оседлать меня? — шепчет Сэм в его губы. — Или хочешь лечь на спину и раздвинуть для меня ноги?
— Чувак, если по-любому трахнут меня, то какая нахрен разница?
Черт, это так мило, что даже в этом, Дин выбирает то, чего хочет Сэм. Он почти целомудренно целует Дина в уголок рта. И, хотя тот обязательно отшутится и хорошенько врежет за это, Сэм видит ту же чистую — чище братской — любовь и в его глазах.
Все так же не отводя взгляда от лица Дина — потому что времени насмотреться почти не осталось — Сэм тянется за смазкой и отвинчивает колпачок. Холодный гель обжигает пальцы, и Дин дергается, когда Сэм вводит их в него. Потом он низко, довольно стонет и еще шире разводит ноги для Сэма.
— Господи, у тебя внутри будет так влажно для меня, — бормочет Сэм, вводя в Дина два пальца, чувствуя, как тот сжимает их внутри. — Ты будешь таким готовым, раскрытым для меня, для моего члена, что я легко войду до конца, заполню тебя до отказа, ты сам не поверишь, но сможешь принять все, до самого конца. Ты возьмешь каждый мой дюйм, правда, детка?
Дин пробует рассмеяться, но получается только сорванный хрип.
— Чувак, я понимаю, что все это дерьмо с концом света тебя доводит, но... — он обхватывает свой член и проводит пальцами по всей длине, собирая капли выступившей смазки, — я все еще не девка. — Сэм ухмыляется в ответ, и у Дина срывается дыхание. Улыбка будто сама собой появляется на его губах. — Ты же знаешь, Сэмми. Я приму все, что ты мне дашь.
Что-то содрогается снаружи, гремит и рушится. Оглушающий, вибрирующий грохот. Свет в комнате становится чуть ярче, из оранжевого красным. Лицо Дина, неожиданно повернувшегося к окну, будто раскроено надвое темнотой комнаты и светом адского пламени с улицы. Сэм не знает, насколько близко к ним подобралась волна, но очень надеется, что до них она доберется в последнюю очередь.
Продолжая резко и глубоко трахать Дина пальцами, Сэм снова возвращает все его внимание себе. Он раскрывает его, заставляя беспомощно насаживаться на свои пальцы, и Дин только приглушенно матерится сквозь зубы. Иногда кажется, что не важно, кто кого трахает — Сэм всегда берет. Всегда контролирует все. Он знает: Дин свято уверен, что если кто из них и решит когда-либо все прекратить, то это будет Сэм. Только Сэм может закончить все и уйти.
И бывают вот такие моменты, когда Дин полностью теряется во всем, что с ним делает Сэм, не замечая, что он сам делает с Сэмом. Что, когда он срывается, Сэм не столько удерживает его, сколько держится за него сам.
У Сэма стоит до боли, влажная головка члена поблескивает в полутьме. Все внутренности скрутило болезненным возбуждением, и даже просто смотреть на то, как Дин насаживается на его пальцы, как он изгибается всем телом, уже почти невыносимо.
— Сейчас, — произносит он, — хочу трахнуть тебя прямо сейчас.
— Сейчас, — бездумно соглашается Дин, изгибаясь, толкаясь вниз, на его пальцы.
Смазка капает с пальцев, стекает к запястью. Сэм приставляет головку к растраханной заднице Дина, толкается, проскальзывая внутрь с влажным, развратным звуком. Которому ох как далеко до того, как развратно стонет Дин — низко, хрипло и отчаянно.
Форма тазовой косточки Дина не совсем идеально совпадает с изгибом ладони Сэма, так сильно не совпадает, что его руки соскальзывают каждый раз, когда Дин отклоняется назад и вниз, впускает член Сэма так хорошо-глубоко. Сэм с силой подается навстречу, приподнимая бедра над смятыми простынями, а губы Дина касаются его губ. Это не поцелуй, они просто дышат воздухом друг друга, губы складываются в слова, которые им совсем не нужно произносить — они понимают и так.
Несмотря на царящий вокруг огненный сумрак, Сэм без труда дотягивается и переплетает свои пальцы с влажными и сильными пальцами Дина. Их ладони соединяются, и Сэм знает, что Дин почувствовал, видит, как его взгляд скользит по их сцепленным рукам. И тут по идее должна прозвучать какая-то едкая насмешка, но она пропадает, растворяется в хаосе рушащегося мира. И Дин просто использует их взаимный захват, чтобы еще сильнее насадиться на член Сэма.
За окном нарастает разрушительный гул, становится громче, острее, и Сэм сосредотачивается только на ритме их движений, друг к другу, и их обоих выгибает дугой, и вплавляет друг в друга, и ни сантиметра между, кожа к коже, они практически сливаются воедино, становятся одной сутью, которой всегда и должны были быть.
— Если тебе вдруг покажется, что земля содрогнулась, — произносит Сэм, — то знай, что это просто я настолько хорош.
Дин смеется и целует его, слюняво проезжаясь языком по скуле.
— Ого, а я-то думал, что за фигня.
Дин трахает себя членом Сэма, приподнимаясь и опускаясь, и это так хорошо, что Сэм почти готов умереть, но времени на смерть нет. Время есть только на то, чтобы очертить языком каждую веснушку Дина; чтобы поцеловать, вылизать чувствительную кожу на внутренней стороне его бедра; чтобы рассказать Дину, как в Стэнфорде он почти месяц снова и снова пересматривал «Зловещих мертвецов» только потому, что это напоминало о нем; и о том, как же больно, когда вы не вместе; и о...
Он на грани. Сэм чувствует, как тяжелеют яички, и такая знакомая, жаркая, удушающая волна накрывает с головой. Он сейчас кончит, а потом они с Дином заснут, на веки вечные.

Аминь.

— Эй, — зовет Дин, едва дыша от того, с какой силой он насаживается на член Сэма, — эй, только не исчезай. Будь со мной. Если это конец, ты должен быть рядом, со мной. Не оставляй меня, Сэмми.
Сэм смотрит на него, а потом подается вверх и целует, целует, и кончает так сильно, что кажется, будто что-то лопается в груди. И задыхаясь, теряясь в посторгазменной дымке, он чувствует, как рука Дина скользит между их телами, и отбрасывает ее прочь, не давая ему коснуться себя. Это — его. Одна из тех последних вещей, на которые у него еще есть время. И хватает всего пяти-шести движений, чтобы Дин кончил в его ладонь.
И нет времени на молчание. Совсем нет. Все выжжено нарастающим гулом, рычащим треском пламени и тьмы снаружи. Оно голодным зверем подбирается к ним, а Дин обвивается вокруг Сэма, и Сэм прижимает его к себе.
— Я должен закончить все, — говорит Сэм, — прости, Дин... прости. Я должен.
Дин кивает, но у их поцелуя привкус его слез.
— Все хорошо, Сэмми. Ты не виноват. Просто тебе предначертано, так? Все хорошо, Сэмми, хорошо.
Огонь добирается до двери их комнаты, стучится в нее крошечными красно-оранжевыми трещинками, проступающими сквозь дерево, и Сэм притягивает Дина ближе, прижимает его лицо к своему плечу, не давая ему видеть конец.
— Спи, — тихо говорит он.
И, когда мир рассыпается в прах, Дин засыпает.

***

Он прижимается бледной щекой к сероватой наволочке, а вся комната залита молочно-желтым светом. Дин дышит ровно, размеренно. Сэм не двигается уже несколько часов. Неподвижно лежит на кровати, оберегая сон брата, наблюдая за ним в лучах яркого рассветного солнца.
Рано или поздно Дин проснется, и Сэм рядом, чтобы первым увидеть это, увидеть, как сойдутся его брови, как он сладко зевнет. Дин просыпается будто дитя, медленно потягивается на простынях, а потом трет кулаками глаза.
Переворачивается, и едва-едва только по-настоящему проснувшись, он улыбается Сэму.
— Мы умерли?
— Пойдем, — зовет Сэм, — я покажу тебе кое-что.

***

Предрассветное небо размыто-золотое. Мир простирается вокруг, гладкий и ровный. Они замирают на пороге комнаты и видят птицу, летящую в небе. Перед ними чистая страница, и первое слово уже готово быть написанным на ней.
— Ты был прав, — говорит Сэм, — времени было слишком мало. Всем.
Дин коротко смотрит на него, а потом вновь поворачивается к воссозданному пейзажу.
— Ты должен был закончить.
— Да. А потом... потом запустил все сначала. Никто не говорил, что я не могу, — он, не отрываясь, смотрит на Дина, ждет, когда появится та улыбка, что уже обозначилась в уголках его губ. — Я не знаю, что там. Но оно для нас.
Босой и в одних трусах Дин ступает туда. Солнце ласкает его кожу, и он задирает лицо ему навстречу. И улыбается, делая этот мир одновременно идеально завершенным и готовым к тому, чтобы быть созданным заново. Он идет к гаражу, который так и остался почти нетронутым, и поднимает дверь. Металл визжит, и Сэм видит Импалу. Он прислоняется спиной к дверному косяку, наблюдая, как Дин воркует со своей деткой.
Наконец, уже не улыбаясь, а скалясь во все тридцать два, Дин оборачивается к Сэму, выгибая бровь.
— Ну, и что мы будем делать сегодня?
Солнце отрывается от горизонта и смело занимает свое место в небе. Утро сменяет рассвет.
— Я думаю... — отвечает Сэм, — думаю, нам стоит подыскать себе дом.

Конец.

@темы: Остапа понесло..., усвунься в хлам и умри, fleshflutter, маленькие радости большого фрика, выёпываемси, а хуле там, SPN, переводчествую, йа маньягчег, I'll be back, ога, Крипкец подкрался незаметно, Я хочу его с челкой!!!, дайте пять и облизать!!!, Jerk...Bitch...

Так, перетаскиваю к себе все свои тексты. Заранее сорри за четыре записи подряд, просто я хочу, чтобы все мои тексты были в дайри.


Название: Пепельные города
Автор: hkath
Переводчик: Мэмфис
Бета:  Wayward~
Гамма:  auden,  панда хель
Пейринг: J2, (а все остальные можно приравнять к варнингам) Чад/Джаред, Чад/близняшки Олсен, Чад/Пэрис Хилтон, Чад/Надя Команечи, Чад/Мэри Стинбёрген, Чад/Зак Эфрон
Рейтинг: R (авторский)
Саммари: До конца света шесть часов, и Джаред просто хочет, чтобы его оставили в покое.
Предупреждение: вышеупомянутый пейринг Чад/Пэрис Хилтон. Имейте в виду, он чреват (есть жертвы – бета с трудом пришла в себя ), мат, много мата.
Примечание: ретейлинг фильма "Последний вечер". Переведено на командную игру "Байки-2".
Разрешение: получено


+++— Мне так хотелось, чтобы ты приехал на Рождество, дорогой. Даже твоя кузина Кэти смогла выбраться из Денвера. Индейка в этом году была большая и очень вкусная. Я же знаю, как ты ее любишь.
Мама Джареда плачет. Это очевидно. Он накручивает на палец телефонный шнур и пялится в потолок, стараясь не вслушиваться в тихие всхлипы на том конце провода.
— Мам.
— Нет-нет, все в порядке. Я знаю, что у тебя в Калифорнии своя жизнь. Не хочу мешать.
— Мам...
— Просто, помнишь, как было весело в детстве, когда вы с сестрой и братом раскладывали печенье для Санты? И как вы потом просыпались на рассвете и просто сияли от восторга...
— Мам, сейчас сентябрь.
А вот это он напрасно сказал, потому что теперь из трубки доносятся только бессвязные рыдания. Потом какие-то шорохи, и трубку берет сестра.
— Что ты ей сказал?
— Ничего. Не знаю, — Джаред вздыхает. — Как прошло фальшивое Рождество?
— Жутковато.
— Да уж, не сомневаюсь.
— Она упаковала все мои кубки по плаванию и вернула их мне обратно.
Джаред не выдерживает и тихо фыркает в ответ.
— Блин, иногда я тебя просто ненавижу, — шипит Мэган. — Она и твое старое барахло упаковала тоже, знаешь ли, на случай, если ты все-таки соблаговолишь объявиться.
— Прости, — отвечает Джаред. — Пожалуйста.
— Она скучает по тебе, — отвечает Мэган, — и папа тоже.
Джаред снова вздыхает. Представляет, как мама перебирает их детские вещи, тщательно складывает старые открытки, упаковывает модель Бэт-мобиля, которую он собрал в десять. Столько хлопот ради его возможного приезда.
— Я тоже по ним скучаю. И мне так жаль, Мэг, просто...
На самом деле он не знает, что сказать. Он представляет маму дома, среди цветастых свертков, с тарелкой печенья, которое она испекла в отчаянной надежде, что ее дети вернутся к ней хоть на одно, последнее Рождество. Джаред рассматривает свое отражение в зеркальных дверях прихожей, сам не зная, что хочет увидеть в нем.
— Да, знаю, — говорит сестра. — Слушай, я люблю тебя, ясно? Мы все тебя любим. И хотим, чтобы ты был счастлив.
Джаред улыбается. Ну, или пытается, вот только двойник в зеркале выглядит каким-то отстраненным, и, прямо скажем, слегка приунывшим.
— Я очень постараюсь.
— Главное, не надорви задницу второпях.
Он не уверен, что это шутка, но смеется все равно.
— Мне пора, — говорит он. — Я вас всех очень люблю, — горло почему-то жжет от этих слов.
— Да, — отвечает Мэган, — мы знаем. — Потом замолкает надолго и добавляет, — и мама тоже знает.
Джаред вешает трубку, ощущая себя просто космическим засранцем. А в такие времена это о многом говорит.

*

Что ж друзья. Не без некоторой доли иронии я собираюсь сообщить вам восьмидесятое место нашего хит-парада тысячи лучших песен всех времен. И что же это за песня? Вы хотите узнать, кто посчитал себя последней инстанцией в сфере музыкальной индустрии и составил этот список? Ну, одно могу сказать чертовски точно — это был не я. Ладно, в любом случае, поехали. Глория Гейнор и ее хит из 1978-го — "I Will Survive". Наслаждайтесь.

*

— Сначала я был напуган, просто оцепенел от ужаса...
Дженсен закатывает глаза и выключает радио. Через лобовое стекло он смотрит на ввалившиеся, темные окна винного магазина и супермаркета по соседству. Несколько консервных банок с «Бульонами Кэмпбелла» валяются тут и там на асфальте, смятые до неузнаваемости. Когда он выходит из машины, одна из них закатывается ему прямо под ноги, и он с силой пинает ее о бордюр, слушая эхо удара, разносящееся по пустынной улице.
Дженсен усмехается краешком губ. Идея о том, чтобы затариться консервированными грибами в сметане вместо бухла, и притащить их на дикую и чумовую армагедец-вечеринку у Кейна, слегка разбавляет весельем его пиздецки паршивый день.
— Прошвырнись по магазинам, блядь, — бормочет он, обходя обломки стеклянных дверей и позволяя глазам привыкнуть к темноте внутри.
Винный магазин разрушен: голые, покореженные, сломанные полки. Кто-то даже исхитрился перевернуть целый стеллаж и впечатать его в двери холодильной камеры, одновременно разнеся их в дребезги и заблокировав намертво. Дженсену приходится присесть, чтобы заглянуть через нижнюю часть двери, там, где есть небольшое с неровными краями отверстие от выбитого стекла. Он видит лишь осколки, да обрывки картонных коробок, устилающие пол.
— О, да, — говорит он, бродя между рядами в поисках хоть чего-нибудь НЕразбитого. — Как два пальца об асфальт, Крис? Да запросто, мать твою.
Он пинает с виду целую бутылку, наполовину торчащую из-под сваленных алюминиевых полок, и она свободно выкатывается, этикеткой вверх. «Крем де мент». Офигеть. Дженсен перехватывает бутылку за горлышко между пальцев, ритмично покачивая ей у бедра, и продолжает осмотр магазина.
Следующие трофеи отыскиваются лишь тогда, когда он проходит через двери на склад. Блоки с пивом вскрыты и выпотрошены, бетонный пол залит пеной, усеян проткнутыми банками и осколками темного стекла, но ему все же удается спасти несколько разнокалиберных бутылок — почти целую коробку, если говорить точнее.
Вот пусть только попробуют не зарыдать от счастья. И даже этого маловато будет.
Особенно учитывая то, что когда он выносит бухло из магазина, его встречает совершенно пустая улица. Машины и след простыл.
— Охренительно, — бормочет Дженсен и ставит коробку с пивом на тротуар. Садится на неё и смотрит на часы.
Шесть вечера. Солнечно.

*

Джаред нарезает салат, щедро заправляет его соусом «Цезарь» и украшает ломтиками бекона. Готовит слишком много спагетти, добавляет консервированные фрикадельки и, будто спохватившись, подливает немного красного вина.
Потом выходит на крыльцо, так, постоять, посмотреть на мертвого парня, который жил по соседству. Странно умиротворяющая картина — труп с пробитой головой и влажная трава, чуть покачивающаяся от прохладного вечернего ветерка. И больше никто не стрижет и не поливает газоны.
Джаред возвращается и выключает плиту, оставляя всю еду на ней. Достает из холодильника ведерко мороженного. Плюхается на диван и включает телевизор.
— Я — гей, — сообщает Джордж Клуни Барбаре Уолтерз, — самый гейский гей, честно.

*

— Привет, это Джессика из Глендейла, и я только хотела сказать, что просто в восторге от вашего шоу! Я не пропустила ни одного эфира с тех пор, как мне исполнилось двенадцать!
От этого пронзительного визга, взрывающего барабанные перепонки, Крис шарахается в сторону.
— Оу, привет, Джессика, — отвечает он, хмуро глядя на Стива, стоящего за стеклянной перегородкой. Тот только пожимает плечами в ответ, якобы совершенно не представляя, как девица умудрилась проскочить через его строгую систему контроля звонков.
— При-и-иве-е-ет.
— Может, ты еще что-то хотела?
— Ну, поставьте пожалуйста R.E.M. "It's the End of the World As We Know It".
— Джессика, дорогуша, — отвечает Крис, одновременно показывая Стиву фак, — надо немного подождать, и мы все его услышим. Бьюсь об заклад — он точно есть где-то в нашем хит-параде.
— Вау, клево!
— Ну, а прямо сейчас мы все послушаем старую добрую рок-балладу. Семьдесят второе место нашего чарта — группа Journey "Don't Stop Believing".
— Вау!
Он обрывает звонок, переключается на наушники, чтобы не слушать эту отвратную песню, пусть даже в самый последний раз, и обращает все свое внимание на Стива, который до сих пор покатывается со смеху за звуконепроницаемым стеклом студии.
— По губам читай, — рычит Крис, — никаких больше ебаных звонков!
Стив прикидывается глухим и что-то там химичит на пульте управления. Урод.

*

Чад захлопывает дверь на кухню и дважды дергает щеколду.
Из прихожей доносятся голоса, звонкие, хотя слов не разобрать. Это точно они, обе. Он замирает, переводя дыхание, и чуть приглаживает волосы, глядя в круглое зеркало на стене.
Он хорош.
Это все из-за секса. Теперь он король. И черт с тем, что он явно потянул пару мышц после той олимпийской гимнасточки. А Надья даже не подумала посочувствовать. Хорошо, что у него большие запасы массажного масла.
Новый стук в дверь, нетерпеливое шуршание, и он, наконец, открывает. Это они. Стоят, чуть сгорбившись, а на макушках у них блестят очки с большими стеклами. При виде его, обе гостьи одновременно растягивают губы в довольных улыбках.
— Привет, входите.
Он отходит в сторону, наблюдая, как они усаживаются на диван, синхронно закидывая ногу на ногу.
— Выпьете что-нибудь?
— Эвиан, — отвечает одна из них. Вторая просто разглядывает его.
И до него внезапно доходит, что он не имеет ни малейшего представления о том, кто из них Мери Кейт, а кто Эшли. Интересно, а различит ли он их без одежды.

*

Свою машину Дженсен находит через несколько кварталов.
И он был бы намного счастливее, не лежи она колесами вверх.
Он вытаскивает свои темные очки, так и висящие на зеркале заднего вида, а все остальное шлет подальше. Еще несколько кварталов тащится с пивом наперевес, а потом сворачивает в жилой район с ровными рядами одинаковых домишек. На улице стоит всего пара машин, и обе оставляют желать лучшего. И это если не обращать внимания на труп мужчины, лежащий рядом с одной из них — судя по внешности, парень знавал гораздо лучшие денечки.
Фу.
Краем глаза Дженсен замечает какую-то вспышку, но не успевает понять, что это. Он разворачивается, будто ожидая нападения, и смеется в голос, когда из чьей-то гостиной на него смотрит перекошенный Барт Симпсон. Начинается реклама, и парень, сидящий у телека, потягивается и широко зевает. Дженсен перехватывает пиво под левую руку и направляется к дому.
Дверной звонок разражается кошмарным звоном. Дженсен давит на кнопку, через окно наблюдая, как дергается хозяин дома. И не делает ни одного движения в сторону двери. Даже не оборачивается на звук. Дженсен звонит еще раз. Ноль реакции.
— Ой, прекрати. Я же вижу тебя, идиот.
Парень тут же оборачивается, и до Дженсена доходит, что расстояния в несколько шагов и стеклянного окна явно маловато, чтобы тебя не услышали. Несколько мгновений они пялятся друг на друга, а потом его визави встает и пропадает из виду. Дженсен стоит на этом крохотном крыльце, размышляя, а не пора ли ему сваливать отсюда. Снова оборачивается к трупу на проезжей части — интересно, а как он там оказался?
Однако прежде чем он успевает сделать какие-либо умозаключения, дверь открывает высоченный парень и спрашивает:
— Чем могу помочь?
— Эм, в общем, — отзывается Дженсен, — у вас есть телефон?
— Угу, — отвечает тот и не двигается.
— Простите, что порчу вам, хм, вечер.
И парень тут же расслабляется немного, перестает напряженно стискивать челюсти и выдыхает, чуть наклонившись вперед. Челка падает на глаза, и он снова смотрит на Дженсена уже сквозь нее.
— Можешь позвонить с того, что в коридоре, — произносит он, широко распахивая дверь, и отступает внутрь.
Дженсен мнется всего секунду, прежде чем войти. Он ставит пиво на пол сразу возле двери и глубоко вздыхает, наслаждаясь прохладой дома. Слышит, как парень гремит на кухне посудой.
На радиостанции никто не берет трубку, но Дженсен все равно оставляет сообщение по главной линии.
— Кейн, ответь. Ты же на работе должен быть, а? Ты сегодня на машине, так? Надеюсь, потому что моя накрылась к чертям. Пришли за мной кого-нибудь из своих остолопов. Перезвони, номер...
Он поворачивается, замечая, что незнакомец вернулся в коридор и стоит рядом, качая головой и размахивая руками. Дженсен игнорирует его, находя номер, так удачно записанный прямо на наборной панели телефона:
— Номер 487-2133. И чувак, у меня есть пиво.
— Охренеть, — произносит парень, едва Дженсен вешает трубку.
— Что?
— Ты только что сдал мой номер!
— Ой, бля... Он не псих. Полная задница, да, но не псих.
Парень снова вздыхает и отступает. Он выглядит уставшим. Очень. Просто рухнуть-и-сдохнуть. День более чем подходящий.
— Ладно, плевать. Можешь подождать тут, но лучше бы ему тебе перезвонить.
— Спасибо, — нервно отвечает Дженсен. Наблюдает, как парень едва заметно покачивается на пятках.
— Я тут смотрю марафон Симпсонов, может... хочешь...
Дженсен усмехается.
— Не хочу мешать.
Хозяин дома просто разворачивается и оставляет его в коридоре. Простояв минуту, Дженсен вытаскивает парочку бутылок пива из своего сокровенного запаса и тоже проходит в гостиную.
— Вот, — произносит он, — теплое, но...
Тот вскрывает бутылку о край журнального столика и делает большой глоток.
— Спасибо.
Дженсен осторожно опускается на диван, стараясь не делать резких движений.
— Дженсен.
— Джаред.
— Рад знакомству.
Джаред кивает, скорее не ему, а экрану, на котором Гомер Симпсон щеголяет в гавайской рубахе. Маленькая бегущая строка внизу экрана сообщает о том, что это десятый лучший эпизод всех времен.

*

Крис включает Bangles сразу же, едва смолкает "Tears In Heaven" Эрика Клэптона. Его боссы любят эту сентиментальную хрень. Он только вздыхает и заглядывает в список. Номер шестьдесят четыре. Уитни, мать ее, Хьюстон.
— Это обязательно должна быть пиздатая вечеринка, — говорит он, услышав Стива, открывшего дверь в студию у него за спиной. — Серьезно. Чтобы к полуночи я не мог различить Уитни Хьюстон и Вайнону Джадд. Вот хоть тресните все, блядь.
— Ну, над этим надо начинать работать уже сейчас, — отвечает Стив, садясь на соседний стул и передавая Крису бутылку холодного пива. Потом он вдруг начинает крутиться на стуле, катаясь по полу туда-сюда и напевая себе под нос: — ...ммм... И если мы встретимся на небесах…
— Дженни еще не вернулся с выпивкой? — спрашивает Крис, отхлебнув немного.
Стив качает головой и откидывается назад.
— За этой дверью... я уверен, мир мы обретем... — воет он в покрытый звукоизоляцией потолок.
— Господи, — бормочет Крис и делает очередной глоток.
— Не волнуйся, — успокаивает Стив, — приедет.
— Да я больше о том: Господи, и какого черта я тебя до сих пор не придушил?
Стив выпрямляется, смотрит недоверчиво и ошеломленно, ухмыляется. Ну, хоть заткнулся, наконец.

*

Джаред не знает, виноват ли конец света в том, что все ударились в составление всяких хит-парадов и топов, но ему это вроде как нравится. Сегодня он уже успел посмотреть спецвыпуск по каналу «Хистори», в котором рассказывали о десяти самых важных столетиях в истории человечества. Как-то странно умиляет это помешательство на составлении списков. Дает людям то, за что можно зацепиться, поверить, что все не напрасно.
Например, Симпсоны. Милые, незатейливые и желтые.
— Прости, друг, — внезапно произносит его нежданный гость. Они сидят молча уже почти полчаса. — Я попробую позвонить им еще раз. Они иногда бывают парочкой таких долбоебов.
Джаред безразлично пожимает плечами, и парень, Дженсен, добавляет:
— Ты, наверное, скоро собираешься уходить. Не хочу тебя задерживать.
— Не собираюсь, — отвечает Джаред, не отрываясь от телевизора.
— Тогда ждешь кого-нибудь?
— Нет, вообще-то я просто зависаю тут в одиночестве, — краем глаза он замечает, как Дженсен смущается, давится следующим вопросом, откашливается, пробует снова.
Джаред помогает ему, заговаривая вновь:
— Я псих, да? Все так думают. Да я и сам так думаю. Просто мне... не знаю, не хотелось раздувать это все до фиг знает чего.
Дженсен разглядывает его. Не с жалостью, как раньше, и даже не со смущением. Нет, теперь в его взгляде понимание, и может быть даже толика уважения. Как будто он подспудно чувствует, что Джаред не договаривает, и его это абсолютно устраивает.
— Думаю, мне не стоит мешать, — говорит Дженсен, — может знаешь, где я могу достать машину?
Джаред дотягивается до пульта, выключает телевизор, и весь мир внезапно погружается в тишину.
— Да, — отвечает он, — вообще-то, знаю.

*

До дома Чада всего пару кварталов, но пешком почему-то кажется дольше. Дженсен прижимает свою коробку с пивом к груди, будто плюшевого медведя, и от звука бьющихся друг о друга бутылок у Джареда сводит зубы. Тишину вокруг нарушают только их шаги и эти треклятые бутылки, поэтому Джаред решает завязать небольшую беседу.
— Слушай, представь, что все это окажется большой наебкой, и завтра мир никуда не денется. Что первое ты сделаешь?
Дженсен хмыкает и криво улыбается, глядя вверх, в яркое небо, и все его лицо залито солнечным светом. За воротник у него зацеплены солнечные очки, но, похоже, он про них начисто забыл.
— Даже не знаю. Скорее всего, пойду общаться с «белым другом». Если завтра все-таки наступит, у меня будет ниебическое похмелье.
Наверное, он замечает, как Джаред закатывает глаза, и поэтому пробует ответить еще раз:
— Я бы начал читать. Какую-нибудь абсолютно новую книгу, чтобы хрустящий переплет и все такое.
Джаред чуть сбавляет шаг.
— Серьезно?
Дженсен пожимает плечами.
— Я уже несколько месяцев не могу нормально почитать что-нибудь. Три страницы, а потом вдруг думаю: а если случится какой-нибудь аврал, и я так и не дочитаю? Не хочу провести вечность, застряв на середине какого-нибудь отвратного бульварного романчика. Поэтому да, я бы начал книгу. Что-нибудь по-настоящему длинное. «Войну и мир», например.
— Хм.
— Ну, а что насчет тебя?
Джаред хмурится, замахиваясь, чтобы пнуть упаковку от замороженных бурито, и промахивается.
— Не знаю.
В наступившем после этих слов неловком молчании, Дженсен откашливается и перехватывает свою ношу одной рукой, давая отдых другой.
— Офигеть. А я-то подумал, что ты поднял тему, потому что действительно хотел это обсудить.
Они по диагонали переходят проезжую часть, и Джаред молчит, пока снова не ступает на тротуар.
— Хочу. Хотел. Не знаю.
— Слушай, у тебя что сейчас, нелегкие времена?
— А типа, у всех остальных нет? — фыркает Джаред.
— Я имею в виду, кроме всей этой дребедени про конец света.
Невольный вздох срывается с его губ, будто разом опустошая и оставляя лишь такую тоску внутри, какой Джаред не испытывал ни разу за все эти месяцы.
— Возможно, Дженсен, очень возможно.
— Ну, — произносит Дженсен с ухмылкой и дружески хлопает его по спине, — по крайней мере, ты очень правильно делаешь, что держишь все в себе и не грузишь всех остальных.
— Ничего я не держу, — возражает Джаред.
— Да ты просто как полоумная старушенция с кошками.
— У меня нет кошек.
— Кошки лишь общая концепция.
— Господи, может человек спокойно лечь и сдохнуть?
Его голос эхом разносится по пустынной улице, намного громче, чем он рассчитывал. Джаред встречается взглядом с Дженсеном, и через мгновение они оба улыбаются, чуть хитро и робко одновременно.
— Пошли со мной, — говорит Дженсен, — у нас вечеринка намечена на радиостанции — у меня там приятель работает.
— Неа, — отзывается Джаред, — что-то неохота.
— Да ладно, пошли. Иначе в полночь я представлю себе, как ты офигительно проводишь время перед зеркалом с зубной нитью наперевес, после чего мне только и останется, что покончить с собой, а такого бесславного финала мне совсем не хочется, Джаред.
— Обещаю обойтись без нити, — отвечает Джаред, — если это поможет.
Дженсен только улыбается и качает головой.

*

О боже, люди, я больше не могу. На случай, если вам вдруг интересно, кто же занял сорок первое место нашего мегаотвратного хит-парада, то сия сомнительная честь падет на сэра Элтона Джона и его "Can You Feel The Love Tonight". Да-да, вам не послышалось. Та самая уебищная песня из «Короля-льва». Я как бы должен ее сейчас включить, но нифига, потому что я скорее готов хоть всю ночь слушать эти долбаные хомячьи дансинги, так что... послушаем Джонни Кэша или еще кого. Мне посрать, если честно.

*

У лифта они нос к носу сталкиваются с близняшками Олсен. Те хихикают, повиснув друг на друге и не замечая ничего вокруг. Потом одна из них поднимает голову и, невероятно, но факт, узнает его:
— Джаред, привет!
И Джаред, как ни поразительно это звучит, слегка краснеет.
— Ух ты. Вот уж не ожидал вас тут встретить, — отзывается он, и от фальшивой улыбки сводит скулы.
— А кто твой друг? — спрашивает другая. Они обе слегка вспотели и запыхались — губы хищно приоткрыты, и Дженсен невольно отступает на полшага назад.
— Это... — и больше Джареду не дают вставить и слова. Близняшки совершенно бесцеремонно перебивают друг друга своими одинаково распевными голосами, отчего создается ощущение, будто говорит один человек.
— Красавчик.
— Умираю с голоду, пошли.
— Я тебя уже где-то видела.
— Хочу чизбургер.
— Фу-у. Как тебя зовут?
— Может сначала еще разок обсудим твое влагалище, прежде чем ты скажешь мне «фу-у»?
— Я же не виновата, что ты себе не нравишься.
— Бла-бла-бла-влагалище-бла-бла-бла-клитор.
— О, ну и кто же теперь устроил «Монологи вагины» посреди холла?
— Эй, ты смущаешь друга Джареда. Простите, парни.
— Это ты все никак не успокоишься с вагинами.
— Потому что ты фукаешь на мой «чизбургер»! Приходится подключать воображение!
— Девочки, — говорит Джаред, проходя мимо них в лифт, — все супер, но нам пора. Оторвитесь ночью, ага.
Дженсен в легком трансе входит следом.
— Ты их знаешь? И они тебя?
Джаред старается не смотреть на Дженсена, чему сильно мешают зеркала на всех стенах лифта.
— Угу, я типа снимался с ними в фильме. Я, как бы, актером был. Ну, раньше.
— А, ясно, — отвечает Дженсен, — раньше.
Хотя не понятно, когда было это раньше. Конечно, самое очевидное — четыре месяца назад, до пресс-конференции с учеными и того выпуска «Дэйли Шоу», в котором приглашенный физик донес все происходящее до обывателей, показал его настолько реальным, что назавтра двадцать восемь процентов североамериканцев уволились с работы и «ушли в мир», чтобы попрощаться.
Но Джаредово «раньше» кажется намного менее значительным. Почти микроскопическим. Концентрированным и от того более болезненным. Хотя, не то, чтобы Дженсену было интересно, угу.
Друг Джареда живет на двенадцатом этаже, в эдакой берлоге заядлого холостяка, с круглым, аквамаринового цвета двухместным диванчиком в стиле семидесятых и изображениями разноцветных пузырей на стенах. Он кажется странно-знакомым, но Дженсен не может вспомнить откуда — наверное, тоже актер. Он весь раскраснелся, а на коже видны капли влаги, будто он только что наскоро ополоснулся, после занятий в спортзале.
— Привет, старик, — говорит он. — Что надо? И побыстрее — у меня тут типа каждая секунда расписана.
— Мне нужны ключи от «доджа», — отвечает Джаред.
— Куда едешь? — без интереса спрашивает Чад. Он неотрывно смотрит на Дженсена, как бы намекая, что хочет сказать Джареду больше, но не может в присутствии незнакомца.
— Это не мне, — отзывается Джаред, — Дженсену нужно в другой конец города.
— Привет, — добавляет Дженсен, спохватившись.
— Его проблемы, — отвечает Чад и прислоняется к бирюзовой стене, засовывая руки глубоко в карманы. — У меня охуительная тачка. Я числюсь в «парнях-с-охуительной-тачкой» уже довольно давно и собираюсь сдохнуть в этом же списке. А не отсосом с пустым гаражом. Увы, — он чуть кивает Дженсену, как бы извиняясь, — рад бы помочь, старик, но, увы.
Джаред сердито хмурится.
— Чувак, не будь такой задницей хотя бы сегодня. У тебя тут типа шанс сделать доброе дело.
— А с чего ты взял, что сегодня я уже не сделал парочку добрых дел? — похабненько хмыкает Чад.
— Да ты даже не поедешь никуда!
Чувствуя, что это очередной виток давнего спора двух друзей, Дженсен не вмешивается. Он присаживается на краешек большого цветастого дивана, складывает руки на груди и ждет, чем все это кончится.
— А вдруг? — отвечает Чад. — И не в этом дело. Моя машина — это предмет восхищения. Произведение искусства.
— Я знаю, как она красива, Чад. И на секундочку, если ты забыл, она была моим произведением искусства.
— Ага, ну, если у тебя тоже с памятью не лады, то ты сосешь в «Техасском Холдеме», — фыркает Чад.
— Подумаешь, один раз не повезло! — протестует Джаред, и Чад сгибается от хохота.
— Да-а? И сколько уже тебе «один раз не везет»? Семь лет? Восемь?
Джаред бросает взгляд на Дженсена, виновато улыбается, закусывая нижнюю губу.
— Типа того.
— Ты — позорище штата Техас, старик.
— Да? А ты — позорище большой скользкой пизды твоей мамаши, Мюррей.
Дженсен не сдерживается и фыркает. Он замечает искорки веселья в глазах Чада, прежде чем тот становится предельно серьезен.
— Я тебе ничего не должен, знаешь ли, — говорит он, взглядом приклеившись к джаредовскому воротнику.
Тот кивает и отвечает медленно, успокаивающе:
— Я знаю. Я не подбиваю никаких балансов. Просто прошу, ясно?
— Да, ясно.
Чад по-прежнему не двигается, только вздыхает и сдается. Потом отходит от Джареда, лезет в карман, вытаскивает связку ключей и отдает Дженсену.
— Бак под завязку, она обычно не капризничает. Но осторожнее на второй, она слегка истерит при переключении.
— О, — отвечает Дженсен, — спасибо.
— Просто... — Чад делает жалостливое лицо. Прикрывает рот ладонью, и слышно, как скребет по коже его давно небритая щетина. — Просто идите, ладно? Зеленый «Супер Би» семидесятого. На задней стоянке, под навесом, рядом с высоким столбом.
Джаред молча стоит позади, пока Дженсен благодарит их обоих, собирается и уходит.

*

Знаете что, вы слушаете эту поебень только потому, что она длиннющая, как черт знает что, а у меня тут типа дела — быть нянькой вашим задницам всю ночь мне не улыбается. Поэтому просто сидите, жрите свои куриные крылышки и слушайте The Dashboard Light "Paradise". И постарайтесь не отрубиться в размышлениях о своей невъебенно охуительной жизни, которая именно этой ночью заставляет вас зависать тут со мной. А я пойду отолью пока.

*

Чад наблюдает все время, пока Дженсен идет через парковку, ставит коробку с пивом в багажник и садится за руль. Несколько секунд машина не двигается, и солнечные лучи облизывают ее крышу до блеска, а потом Дженсен почти осторожно выезжает со стоянки на улицу – так, будто чувствует, что Чад наблюдает за ним.
Когда «додж» пропадает из виду, Чад отворачивается от окна и смотрит на часы, отвлекаясь от своих тяжких дум.
— Так на что там у тебя каждая секунда расписана? — спрашивает Джаред, и Чад замирает.
— Эм.
Джаред бросает на него всего один взгляд, словно Чад — открытая книга, которую он с легкостью читает.
— Ты ждешь кого-то? Бля, лучше я пойду.
— Не жду, — слишком поспешно отзывается Чад, — я, м, вообще, раз уж ты здесь, я хочу тебе кое-что показать.
Он боком идет к двери на кухню, словно пытается подкрасться к ней незаметно и застать врасплох, или что-то типа того. Дергает ручку, позволяя двери открыться самой, медленно и со скрипом. Джаред заходит внутрь, и, после нескольких минут зловещей тишины, Чад идет следом.
— Это... список? — спрашивает Джаред, медленно оборачиваясь. "черная азиатка коренная американка эскимоска египтянка альбиноска француженка" написано синим маркером на распахнутой дверце кухонного шкафа прямо на уровне глаз. Все зачеркнуто, кроме "эскимоски", и Чад чувствует легкий укол сожаления.
— Список, не список... Это... — он замолкает, обдумывая, как сказать так, чтобы показать, насколько это важно для него, — это все — я, чувак. Каждое желание, фетиш, все, чего мне когда-либо хотелось, или на что я дрочил, или представлял — все здесь.
— Чувак, — говорит Джаред. У него такой вид, будто он изо всех сил старается не пялиться на все подряд, но, похоже, выходит не очень. О, да, Чад знает, на что это все похоже — типа как в фильмах про серийных убийц, когда копы врываются в квартиру маньяка и находят вот такую комнатку, — но ему плевать. Еще чего, когда у него каждая минута на счету. — Кое-что из этого...
Он поворачивается, отслеживая взгляд Джареда: "Кольцо на член, унижение, страпон (здоровая девица)".
— Да-а, — тянет Чад, делая мысленную пометку вычеркнуть последнее. Вчера. Бренда. — Уж поверь, не все далось легко. Но я заглянул себе в душу. И был предельно честен. Знаешь, как это классно?
— Могу представить, — отзывается Джаред, разглядывая стенку за мойкой со списком вип-персон, с которыми Чад хочет трахнуться, и если первые его пункты написаны аккуратно и в алфавитном порядке, то ближе к концу, там только неразгаданные письмена древних племен. — Мэри Стинбёрген?
Чад только плечами пожимает.
— Горячая штучка, — и в голосе Джареда ему даже слышится намек на веселье. Трудно сказать наверняка.
— Ну, я знал, чего хочу, — отвечает Чад. И не понимает, почему все еще продолжает объяснять. — Я пошел и взял столько, сколько смог. Эти месяцы были классные.
— Насыщенные, — добавляет Джаред.
Чад дергает плечом и снова смотрит на часы.
— Так, мне пора, — Джареду явно любопытно, но он не спрашивает, а Чад и не расскажет.
— Давай, — он улыбается другу.
— Всего, ага?
— Ага, и тебе, — отзывается Чад.

*

Меньше минуты проходит с тех пор, как Джаред захлопывает за собой дверь, и Чад снова набирается смелости. Он проводит рукой по своим спутанным волосам, негромко матерится, прислушиваясь к шагам Джареда по холлу. Тишина наступает как-то слишком неожиданно.
И ни одних ботинок в пределах досягаемости, так что он вылетает из квартиры босиком, оставляет дверь незапертой и устремляется к лифтам. Единственный намек на то, что Джаред вообще был здесь - это сменяющиеся цифры на табло одного из лифтов, уносящего Джареда обратно во внешний мир. Чад давит на кнопку, чуть пританцовывая на холодном кафельном полу, и вскоре подъезжает второй лифт.
Он не позволяет себе задуматься над тем, что делает. Он просто отключает мозг, умоляет лифт ехать быстрее, переступает босыми ступнями и надеется, что Джаред не успеет выйти на улицу, чтобы ему не пришлось изливать душу, стоя на раскаленном асфальте. Ну, или что он там еще придумает сделать.
Наконец, лифт останавливается, двери бесшумно распахиваются, и он видит Джареда всего в нескольких метрах впереди идущего через холл. Тот не замечает ничего вокруг.
— Джей, — зовет Чад, шагая из лифта на ковер. В горле застрял огромный ком, и едва ли удается выдавить хоть звук, — Джей.
Джаред оборачивается с каким-то небрежным любопытством, но потом, видимо, опять что-то такое читает по лицу Чада и разом мрачнеет.
— Давай... — произносит Чад, указывая на маленький закуток, где висят почтовые ящики, а у дальней зеркальной стены стоит ряд низеньких лавочек.
— Что такое? — спрашивает Джаред, но Чад молчит. Они оба садятся на лавочки, и Джаредовы костлявые коленки чуть касаются Чада.
— Я, эм, — наконец, произносит он, — я тебе это показал не просто так. Там было, хм... Там кое-что было... Блядь.
Он смеется и прячет лицо в ладонях, думая о том, что если не сделает этого сейчас, то на хрена вообще все это было.
А Джаред просто сидит и ждет.
— Я надеялся, что ты заметишь. Там, в списке... и мне не придется ничего объяснять. Я ведь уже говорил, что было очень нелегко прийти к этому. Мне хватило... самокопания.
— Чад...
— Нет, послушай, я... Есть кое-что, Джей. Кое-что, что можно сделать только с другим мужчиной.
— О.
— Ага.
— Чувак, я...
— Это же просто секс. В смысле, только физиология. И это будет классно, я обещаю. Просто трах двух друзей, ничего больше.
Джаред не отрывает от него взгляда, и Чад никогда не видел, чтобы радужка его ореховых глаз так ярко отсвечивала сине-карим.
— Короче, хочешь трахнуться? — спрашивает Чад. — Со мной?
И ответное шокированное молчание, и сожаление в нахмуренных бровях — другого ответа Чаду не нужно.
— Ну, это просто предложение. Даже меньше. Так, подумалось, — Чад понимает, что его несет, но остановиться не может. Он так быстро дает задний ход, что его сносит с дороги. — Но, если это из-за анального секса, то мы не... У меня есть опыт, так что...
Он замолкает, чувствуя ладонь Джареда на своей шее, поднимает голову. Джаред улыбается, с сожалением.
— Не думаю, что это хорошая идея.
Будь Чад не Чадом, он бы промолчал и отправился восвояси. Но, увы.
— Почему? Есть предложения получше?
— Чад...
— Кто-то другой, готовый сделать тебе минет?
— Господи.
Джаред вскакивает на ноги, прижимается спиной к неровной стене с почтовыми ящиками, и Чад не может избавиться от мысли, что тот вжимается в стену лишь потому, что хочет убраться от него как можно дальше.
— Вот дерьмо, прости, — выдыхает Чад.
— Нет, это...
— Прости, блядь, я не должен был вообще рот открывать.
— Я просто... — он скользит взглядом по комнате, будто ждет, что слова сейчас появятся на стенах, — ты мне как брат, чувак. Я не хочу все просрать без малейшего шанса потом исправить, понимаешь?
— Еще бы, плакса.
Чад смотрит на него, выдавливая нечто, похожее на улыбку. Если Джаред и замечает фальшь в его голосе, то не подает виду.
— Спасибо за машину, — меняя тему, произносит он и засовывает руки в карманы.
— Не за что. Счастливо тебе вздрочнуть под очередной повтор «Гриффинов».
Джаред фыркает, и Чаду хочется такую кнопку, чтобы нажать и отмотать назад весь разговор, только бы никогда не услышать этот звук.
— Вот именно поэтому никакого секса у нас и не будет, — говорит Джаред, — ты меня как облупленного знаешь.
Чад встает, тоже засовывает руки в карманы, вытаскивает обратно.
— Ты домой?
Джаред кивает, переминаясь с ноги на ногу.
У Чада немеют пальцы. Он борется с желанием скрестить руки на груди, предпочитая шагнуть ближе, легонько тронуть Джареда за плечо. Все равно, что по спине похлопать, серьезно, но это получается как-то слишком интимно. И, возможно, именно это и заставляет его податься вперед и коснуться рта Джареда своим.
Вот нелепость. Джаред просто стоит на месте, засунув руки в карманы, и позволяет Чаду целовать себя, не особо стремясь как-то участвовать в процессе, а Чад совсем не хочет останавливаться на полпути, поэтому он углубляет поцелуй, раздвигает его губы, пробует на вкус. Пальцами захватывает подбородок, только чтобы было удобнее, только, чтобы Джаред не отстранился — Чад и сам не знает.
Десять, может двенадцать секунд спустя Джаред молча отходит в сторону, и руки Чада обвисают по бокам. Он замирает, пытаясь отдышаться. Хочет сказать «спасибо», но это будет уже слишком, поэтому он выбирает нейтральное:
— Будь осторожен. Увидимся.
Джаред печально улыбается в ответ.
— Это вряд ли.

*

Последние десять минут Крис наблюдает за безуспешными попытками какого-то бородатого парня подкатить к толстогубой рыженькой дамочке в обтягивающем лиловом топе. Они стоят в коридоре у аппаратной, по ту сторону звуконепроницаемого стекла, окруженные людьми и их разговорами, а до Криса не доносится ни звука, и он абсолютно уверен, что не знает никого из этих людей, но это классно. Они все стоят небольшими группками, пьют и смеются, а недавно он точно видел кого-то с конкретным таким косяком в руках.
Кроме вот этой «упакованной», все остальные цыпочки на удивление сговорчивы, и он сегодня уже видел такое, на что можно пойти только с полной уверенностью, что за это потом не вкатят по полной.
— Джен профукает самую чумовую вечеринку в своей жизни, — говорит он, услышав звук открывающейся двери за спиной.
— И не только он, — замечает Стив, отбирая у него пустую бутылку.
Крис недоуменно моргает, озадаченный то ли его движением, то ли словами.
— Я там уже был. Чуть раньше. Стоял на разливе, — он напрягает бицепсы, поглаживает натруженные мышцы, на что Стив отвечает ему равнодушным взглядом, громоздит свою задницу на стол, прямо между «макбуком» и кипой старых журналов.
— Он не успеет.
— Ну, все может быть.
Стив вдруг вскидывает голову и к чему-то прислушивается.
— Ты что, врубил Wu-Tang Clan?
Крис ухмыляется.
— Не важно где он, — комментирует Стив, — но, как и мы все, тоже должен страдать под твое отстойное радиошоу. Это справедливо.
— И тебе в кайф, — отвечает Крис и снова включает микрофон.

*

Эй. Дженсен Росс Эклз. Где носит твою ублюдочную задницу, придурок?

*

Дженсена уже так задолбали эти пустые улицы, что он поначалу даже рад людям. Ровно до тех пор, пока они не начинают мешать ему ехать.
Через пару минут после встречи с первой группкой шумных, до ужаса нахальных подростков, бесцельно слоняющихся по загаженным дворикам, он въезжает в самую настоящую гигантскую уличную вечеринку. Пешеходы толпятся на тротуарах и выскакивают на проезжую часть прямо перед «доджем», и Дженсен тащится практически с черепашьей скоростью, чувствуя, как горло сжимает от знакомого приступа клаустрофобии.
Монотонный гул людских голосов все нарастает, в конце концов заглушая и радио, и звук мотора.
И Дженсен совсем не удивляется, когда его, наконец, «замечают». Он тут вообще-то единственный чувак за рулем классической тачки из семидесятых, выглядящей так, будто только с конвейера. Ой, единственный за рулем в принципе.
— Ёу, это пешеходная зона, мистер! — говорит парень, хлопая по крыше окровавленной ладонью, оставляя вязкий след. — Ну, или тебе придется нас всех подвезти.
Сотни рук начинают ритмично стучать по полированным бокам машины. Он окружен, и до появления бейсбольных бит остались считанные секунды. Дженсен пулей выскакивает из машины, и, наплевав на незакрытую дверь, устремляется прочь через толпу. Чей-то локоть проезжается ему по лицу, но из-за таких мелочей он не намерен останавливаться.
— Куда собрался, чувак? — вопит кто-то. — Вся веселуха прямо тут!
От звука бьющегося стекла у Дженсена сводит зубы, но он не оборачивается.

*

Оказавшись дома, Джаред идет прямиком на кухню, игнорирует весь этот пастосоусовый кошмар на плите и достает из шкафчика почти полную бутылку красного. Не совсем привычный способ разбираться с событиями последних нескольких часов, но у него тут часики тикают, и плевать уже на оправдания, в самом деле.
А через полтора часа на них в принципе посрать, когда внутри разливается приятное тепло, а голову тяжело клонит на подлокотник дивана. Он забил на «Симпсонов» и бесцельно переключает всякие левые каналы, пока не находит какого-то сладкого мальчика, вещающего о том, как Господь гневается на мародеров в «Бэст Бай». Он пялится в экран, и в голове у него благословенная пустота.

*

Чад не устает напоминать себе, что хочет этого.
И вовсе он не идет сейчас на компромисс. Перед ним на коленях стоит Пэрис-мать-ее-Хилтон, облизывает его член и просто умоляет обкончать ее с ног до головы. Все это занимает одни из верхних строчек в его о-о-очень немаленьком списке.
— Давай, запачкай мои волосы, — говорит она, — боже, хочу, чтобы ты кончил мне на лицо. Хочу размазать твою сперму по своим сиськам. — Она замолкает, чтобы яростно всосать головку его члена, и Чад жалобно хнычет, подаваясь бедрами вперед. — Блядь, как же горячо.
Проблема в том, что он совершенно беспомощен перед ее фантастическим умением так охуительно сосать, и в тоже время она сама пугает его до смерти. Она смотрит так отстраненно-заинтересованно, будто суриката какая или типа того, и этот взгляд каждый раз высверливает в нем дырки, и она без остановки трется своим влагалищем о его ногу. И все бы ничего, если бы не двухдневная щетина лобковых волос, которая вызывает зуд и раздражение. Его голень горит как от ожога о ковер, который он заработал в одиннадцать лет, когда попробовал проскользить к «дому» по самодельной бейсбольной площадке в подвале своей кузины. Совсем не то воспоминание, которое ему хочется ассоциировать с покрасневшим, распухшим влагалищем Пэрис Хилтон.
Фактически, он бы предпочел вообще не думать о ее покрасневшем, распухшем влагалище.

*

На некоторое время звук собственных шагов по асфальту полностью поглощает его внимание. Может, это из-за теплой встречи с толпой гиперактивных тинэйджеров с тупыми предметами в руках и того факта, что ему нечего терять, но вот прямо сейчас его мир будто сузился и сфокусировался в одной точке.
Сказать, что он не представляет, куда именно направляется, было бы так банально. Еще как представляет. У него нет знакомых в этой части города, точнее не было четыре часа назад.
Он легко снова находит улицу Джареда, и пейзаж там все тот же. Пустынно. Труп так и лежит на тротуаре лицом вниз, а солнце палит как сумасшедшее, и в воздухе как будто пахнет жареным, хотя, это уже скорее его воображение разыгралось. Дженсен обходит труп десятой дорогой. И прямо сейчас он мечтает, чтобы вокруг стояла глухая темень.
Когда он звонит в этот раз, Джаред не подскакивает как взъерошенный щенок. Нет, через раскрытое окно Дженсен видит, как он практически стекает с дивана, неторопливо выходит из комнаты. Когда он открывает дверь, Дженсен сразу подмечает лихорадочный блеск в глазах и румянец на щеках, и ему уже совсем не обязательно слышать запах алкоголя в дыхании Джареда, чтобы понять, чем он занимался.
— Привет.
— Привет.
— Ты вернулся.
Дженсен пожимает плечами.
— Завел друзей, осмотрел достопримечательности. Потерял машину.
— Твое лицо, — произносит Джаред и тянется, касается виска Дженсена, кончиками пальцев проводит по чувствительной коже его щек. Ссадина пульсирует в такт сердцебиению Дженсена.
— Уже не болит, — говорит он и вздрагивает, когда Джаред осторожно касается припухшей ссадины
— Ага, — отвечает Джаред, но отводит руку, прислоняется к дверному косяку, и Дженсен тут же припоминает его холодность в такой же ситуации несколькими часами ранее.
— Я тут спросить хотел, — говорит он.
— Мой ответ «да», — перебивает Джаред и делает шаг назад, маня Дженсена за собой.
— Да ты даже...
— Думаю, мы можем трахнуться.
Дженсен замирает, занеся ногу над порогом.
— Чего?
— В смысле, я... — тот умудряется выглядеть одновременно легкомысленным и печальным.
— Я не об этом хотел спросить.
— Ясно. Я тут просто... Что ты хотел спросить?
— Могу я остаться здесь до конца. Я помню, что ты хотел побыть один.
Джаред качает головой, и на секунду у Дженсена все замирает внутри.
— Хотел. Но, кажется, перехотел.
Явно преуменьшает, учитывая, что он выдал только что. Но парень, похоже, порядочно набрался, так что Дженсен не воспринимает его предложение со всей серьезностью.
В этот раз, зайдя в дом, он разувается. Джаред исчезает в кухне, и Дженсен идет следом, видит, как тот вытаскивает из нижнего шкафчика бутылку вина и штопор, но открыть самостоятельно у него не выходит. После нескольких неудачных попыток, он раздраженно вздыхает, падает на стул и передает все добро Дженсену.
— Сколько нам осталось? — спрашивает Дженсен, выдергивая пробку с таким приятным слуху хлопком, и жадно глотает прямо из бутылки. Не ледяное пиво, но тоже сойдет.
— Пару часов, — отвечает Джаред, — типа того.
Дженсен садится за стол напротив него.
— Никакого телевидения, — замечает он, — прогресс налицо.
— Раз уж ты остаешься, — говорит Джаред, впиваясь пальцами в край стола, — То лучше нам... хм. Расскажи о себе.
— Люблю длинные прогулки по пляжу и поцелуи под луной, — хмыкает Дженсен.
— В последнее время совсем не до них.
— Да уж, мое обаяние так страдает.
И Джаред расслабляется немного, кладет руку на стол так, чтобы Дженсен мог дотянуться до нее, если бы захотел. Накрыть длинные пальцы своими.
— А если серьезно? — спрашивает Джаред.
— Ну, я работал в баре в Уэст-Энде, — отвечает Дженсен, не до конца понимая, какие факты являются жизнеобразующими для него теперь. — Сейчас он закрыт, поэтому я в основном околачиваюсь у друга, играю на гитаре. У меня есть сестра и брат, но мы редко видимся. Люблю собак. Ненавижу оливки. Всегда думал, что мой отец тайно работал на правительственную разведку, а оказалось, что он просто был трудоголиком. О, мой любимый фильм — «Люк-холодная рука».
— А мой — «Балбесы», — говорит Джаред и не добавляет больше ни слова.
— У меня был парень. Том. Мы вроде как до сих пор дружим.
— Вроде как?
— Понятия не имею, где он сегодня.
И не то, чтобы его это сильно волновало. Просто вот так — он перестал вспоминать о Томе уже так давно, что сейчас даже представить не может, где тот проводит эти последние часы.
— Дай-ка сюда, — говорит Джаред, и Дженсен передает ему бутылку. И наблюдает, как ходит кадык Джареда, когда тот глотает, как плотно его губы обхватывают горлышко.
— Ну, а ты?
Джаред облизывает губы и пожимает плечами.
— Я был актером, но это ты уже знаешь. Совсем не долго, если честно. Что еще? Хм, с деньгами у меня швах. Свой первый реальный заработок я потратил на этот дом и машину и больше ни разу не получал столько денег. Тупость. У меня собирались отобрать этот чертов дом.
— Еще?
— У меня аллергия на морепродукты?
— Нет, — отвечает Дженсен, отбирая бутылку, — расскажи что-нибудь важное.
Но Джаред молчит, резко встает из-за стола, подходит к окну и вглядывается в небо. Вот так вот, разговор окончен, и Дженсен серьезно не понимает, с чего его это вообще волнует. Почти какое-то назойливое любопытство.
— По-моему стало светлее, — произносит Джаред, прикрывая глаза одной рукой.
Дженсен прихватывает вино, чуть нагибается и прижимается лицом к стеклу, чтобы лучше видеть.
— Возможно.
— Как думаешь, мы поджаримся?
— Как барбекю, — отвечает Дженсен.
— Заткнись, — глупо хихикает Джаред.
По правде, Дженсен без понятия. Он очень старался об этом не думать.
Они замолкают надолго, просто стоят рядом и размышляют о неизвестности. Вино тут хорошее подспорье. Наконец, Джаред произносит:
— Я никогда не спал с парнем. Почти.
— Почти?
— Совсем.
Дженсен уже собирается сделать какое-нибудь шутливое предложение, чтобы снять напряжение между ними, но Джаред сжимает его запястье, и он молчит.
— И я никогда об этом даже не задумывался, — бормочет Джаред, избегая его взгляда.
— А, — выдыхает Дженсен, не в состоянии до конца скрыть дрожь, которая волной проносится по телу, когда Джаред большим пальцем поглаживает внутреннюю сторону его предплечья.
— До сегодняшнего дня, — добавляет Джаред, — и теперь ни о чем другом думать не могу.
Дженсен откашливается и спрашивает мягко:
— И что изменилось?
— Чад, чертов придурок, — фыркает Джаред.
Дженсен не спрашивает. И не отстраняется.
— Я только... Ничего, если ты не хочешь, но... — и Джаред, наконец, смотрит на него, глаза сияют, отражая яркий свет из окна. Дженсен почти уверен, что ему чудится вся эта мешанина цветов в них, поразительная голубизна с вкраплениями золота. — Можно мне поцеловать тебя?
Судя по всему, выражение лица Дженсена говорит само за себя, потому что, не дожидаясь ответа, Джаред притягивает его ближе и наклоняется, делая быстрый вдох, когда их губы встречаются. Невинное прикосновение, приятное как вино, теплое и нежное, и через несколько мгновений Джаред чуть отстраняется. Дженсен чувствует тепло его дыхания, так близко, и хочет выпить его, украсть, забрать себе. Второй поцелуй уже далеко не такой нежный.

*

Подняться на крышу — самая лучшая идея в жизни Криса. Ну, не просто подняться, но и прихватить с собой всякой разной офисной мебели, чтобы сбросить вниз.
— Это просто вечеринка ВЕКА, — говорит кто-то и пинками спихивает фикус через двадцать семь этажей на пустую улицу. Они все дружно свешиваются через край, чтобы посмотреть на ошметки сырой земли и обожженной глины.
Все кричат, смеются, и снимают с себя хоть что-нибудь, поэтому, когда Стив пихает его, приговаривая: «Зацени», — Крис ожидает увидеть очередные клевые сиськи, а не какое-то страшилище с суицидальными порывами. Девчонка проворно карабкается к громадной радиоантенне. Они со Стивом обмениваются взглядами и только растерянно моргают, не представляя, что делать. Очень трудно соотнести безбашенное крышелазание бухой телки с тем фактом, что все они умрут быстрее, чем успеют еще раз пересмотреть «Крепкого орешка».
Девчонка взбирается почти на тридцать футов, потом смотрит вниз, хватается рукой за перекладины и оборачивается. Ее крашенные блондинистые волосы ветер бросает ей прямо в лицо.
— Не волнуйтесь, — кричит она внезапно смолкшей толпе, улыбаясь тем, кто смотрит на нее, задрав голову,— я не собираясь прыгать.
И что она делает дальше? Она прыгает, блядь. Расставив руки, и юбка развивается у нее за спиной. Распроклятый ветер переносит ее прямо через край крыши.
И в этот раз никто не смотрит вниз.

*

— И как я узнаю, что ты говоришь правду? — спрашивает Чад, расхаживая туда-сюда перед диваном. Ему приходится постоянно отступать в сторону, чтобы не зацепиться за длинные поджарые ноги парня, и каждый раз при этом он думает: «Да срать мне, врет он или нет».
— Никак, — отвечает тот, откидывая со лба лохматую челку. — Но я не вру.
— И ты никогда? — переспрашивает Чад, и парень скорбно качает головой, отчего его волосы снова падают на глаза. — Ни с кем? Ни девушек? Ни парней? Ни Микки-Мауса?
И добивается ответной шокированной ухмылки.
— Чем, по-твоему, мы там занимаемся у Диснея?
Чад плюхается на диван рядом со своим гостем, нервно ерзает.
— Извращаетесь по полной? Это ничего. Мне ты можешь рассказать. Черт, да ты даже можешь всему миру рассказать, все равно недолго ему осталось. Ну, Микки лапает тебя ниже пояса?
— Постоянно, блядь, — отвечает парень.
— Я знал, — хмыкает Чад, двигаясь ближе к нему.
— Я не вру, — снова становясь серьезным, повторяет парень, — эм, ну, не про Микки. Я девственник. Во всех смыслах слова.
— Зак, Зак, Зак, — отзывается Чад, — ты же понимаешь, что в это очень сложно поверить.
Парнишка кивает, поднимаясь с дивана.
— Думаю, мне...
Чад оказывается на ногах в секунду, упирается рукой Заку в грудь, останавливая.
— Нет, останься. Это клево, ладно? Я верю тебе.
— Ага? — Зак смотрит скептически, но, по крайней мере, больше не пытается уйти.
— А зачем тебе лгать, а? — отвечает Чад, поглаживая его по груди, чувствуя, как постепенно расслабляются его плечи. — Я просто к тому... ну, посмотри на себя. Ты охуительно сексуален.
На несколько неловких секунд голубые сияющие глаза Зака встречаются с его собственными, и любой другой счел бы это притворством, но Чад ведется. Он — истинно верующий, а этот парнишка? Он даже не представляет.
— Я хочу тебя, — мягко добавляет Чад, подходя ближе. — Ты прекрасен.
И будь он проклят, если парень не краснеет до кончиков ушей. Чад тянется к нему, чувствует тепло кожи сквозь тонкую ткань футболки и небрежно опускает одну ладонь ему на бедро. Они стоят достаточно близко, чтобы он смог почувствовать, как Зак переступает с ноги на ногу, и его широкие джинсы грубо трутся о пах Чада, отчего у него мгновенно встает, хотя он совсем недавно трахался.
Зак заинтересованно стонет, и Чад тут же подается вперед, трется об него дразняще-медленно. Приподнимает ему голову, пальцами удерживая за подбородок, и ухмыляется, глядя на смесь смущения, желания и нервозности на лице парня.
Чад наклоняется и целует Зака. И не понимает до конца, почему делает это — оно совсем не вписывается ни в сегодняшний распорядок дня, ни в график и иже с ним. Но губы Зака, такие припухшие и манящие, чудно приподнятые в уголках, и Чад просто обязан узнать их вкус. Он начинает медленно, осторожно, но Зак голодно стонет и прижимает ладонь к животу Чада, ведет вниз и засовывает пальцы за ремень его брюк, тянет ближе, и Чад прижимается своим стояком к его бедру, меняет угол и целует его более вдумчиво, посасывая губы, пробираясь языком в рот, вырывая еще один приглушенный стон.
— Время, — бормочет Зак, отстраняясь. Вытаскивает руку из-за пояса его брюк, чтобы взглянуть на часы. Чад осыпает его лицо легкими, невесомыми поцелуями, вылизывает местечко прямо за ухом, чувствуя, как под языком бьется жилка. Живой парень, ага. Чад улыбается этой мысли, сам не зная, почему.
— Пора переместиться в спальню? — спрашивает Чад, тычась носом ему в ухо.
— Именно, — через силу отвечает Зак, — время почти вышло.
Чад кивает, снова прижимается губами к его пульсу, впитывая жар его кожи, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее. Страх или возбуждение - Чад возьмет все.
— Пойдем.

*

Дженсен едва успевает перешагнуть и не споткнуться о гигантский кроссовок, попадающийся ему под ноги на пути в спальню. Джаред, слишком занятый вылизыванием его шеи, совершенно не видит, куда они идут, поэтому он слепо падает на кровать, утягивая Дженсена за собой. Дженсен тут же взвивается и чуть не падает на пол.
— Срань господня, что за...
Джаред фыркает, обдавая теплым и влажным дыханием его кожу, встает на четвереньки и тянется к ночному столику, что-то там химича с встроенным пультом управления.
— Опять настройки сбились. Подожди.
Спальня Джареда — темная обезличенная коробка. Ее будто раздели, и Дженсен совсем не удивлен, заметив застарелые царапины на стенах, словно все содержимое комнаты выдрали под корень, даже обои. Если бы не грязная одежда, разбросанная по полу и стопка дисков на комоде, Дженсен бы решил, что тут уже давно никто не живет.
— Я ни хрена не понимаю в этом, — бормочет Джаред, нажимая несколько кнопок, — просто просрал деньги.
— Что это? — любопытно спрашивает Дженсен и наклоняется, чтобы взглянуть. Внезапно матрас становится мягким как перина, и Дженсен теряет равновесие, растягиваясь поперек джаредовых коленей.
— Привет, — говорит Джаред. Солнечный свет просвечивает сквозь горизонтальные жалюзи и серо-золотыми полосами ложится на его лицо. Он дышит часто и прерывисто.
— Привет, — отвечает Дженсен. Он поднимается, позволяя себе несколько неслучайных прикосновений. Стояк Джареда очевидно натягивает джинсы спереди, и он каждый раз закрывает глаза, едва Дженсен только пробует коснуться его. Это очаровательно. — Ну, что?
Джаред смущенно улыбается, но наклоняется и накрывает рот Дженсена своим, нетерпеливо дергая его за край рубашки. Дженсен подчиняется, быстро снимая ее через голову и бросая на пол. Джаред целует снова, глубоко, сладко, отчего внутри все стягивает в узел, а член подрагивает от возбуждения. И, кстати, а ведь он мог сегодня так и не трахнуться.
Он сражается с пуговицами на рубашке Джареда. Рукам не хватает места для маневра, и в конце концов он сдается, просто хватается за пояс его брюк, пытаясь расстегнуть верхнюю пуговицу. Джаред опускает руки ему на плечи, ведет вниз и успокаивающе обнимает. Прижимается лбом к его лбу, прерывисто вздыхает.
— Медленно, ладно? — шепчет он.
Дженсен сглатывает и мягко кивает, стараясь забыть о времени.

*

— Массовая истерия, — говорит Стив, — инстинкт лемминга.
— Лимона? — переспрашивает Крис, думая, что горечи в самый раз.
— Лемминга. Знаешь, маленькие крысы, которые бросаются вниз со скалы, следуя за вожаком.
— А, — отвечает Крис, оглядывая друзей и знакомых, измученно валяющихся на крыше после вечеринки. — Да, и это тоже.
Он откидывается обратно на спинку стула, слыша, как алюминиевые крепления скрипят и прогибаются под его весом. Солнце нагревает его ботинки, растапливает лед в мини-холодильнике, что стоит между ними. Почти обычный летний день, не считая того, что сейчас одиннадцать вечера. И вообще, ничего обычного нет в спонтанном массовом самоубийстве.
А все из-за этой девчонки, — подруги друга, которых они оба не знали, — ее неожиданная смерть подняла волну беспокойства в толпе. И потом, в общей суматохе, друг Стива Пол тоже залез на антенну и молча разжал пальцы.
И покатилось. Подростки радостно прыгали в воздух, бывшие подружки шагали через край крыши. А какой-то лысый мудак даже попробовал помахать руками в полете, хотя не то чтобы им со Стивом было до этого дело.
Это просто невозможно было остановить, едва только кто-то показал пример. Слишком просто, по мнению Криса, с учетом всех переменных. Слишком мало времени на раздумья и разговоры, едва только они понимают, что ничего особо не потеряют, уходя на час раньше. Это все равно, что уйти до финальных титров, и после парочки бесполезных уговоров и одной драки, они со Стивом официально забили на все попытки.
Они не на своей территории. Не сейчас.
— Хочешь спуститься?
— Неа.
Крис не то чтобы кайфует, просто он подозревает, что сорвется и разнесет что-нибудь к чертям, если они спустятся. И вообще, он же король этой вечеринки, нет?
— Лады, давай оторвемся. Кто пойдет за «Пачизи»? — орет Крис, наклоняясь, чтобы выудить пиво из бассейна ледяной воды в мини-холодильнике.
Кто-то слабо смеется, а какой-то бухой очкарик отвечает:
— У меня есть «Уно», — и сгибается в истеричном хихиканье.
Стив закатывает глаза и чокается своей бутылкой с бутылкой Криса, когда тот отворачивается.
Непонятно как, но им хорошо.

*

Джаред уверен, что испытывал такое сильное возбуждение и раньше. Обязан был. Он же человек, в конце концов. Просто он никак не может вспомнить, когда чувствовал так — так полно.
Дженсен нависает над ним, смотрит жадно, оглаживает взглядом каждый сантиметр обнаженной кожи, стягивая с него трусы. «Медленно» превратилось в относительное понятие. Так и должно быть, понимает Джаред, ведь конец уже близко. Когда Дженсен обхватывает его член влажной от слюны ладонью, Джаред стонет и выгибается, жадно стремясь оказаться еще ближе, еще теснее. Дженсен усаживается сверху, сжимает ногами бока и упирается своим стояком ему в бедро.
— Я сейчас... — бормочет Джаред, понимая, что кончит позорно быстро. Он толкается в теплую и твердую ладонь Дженсена, прикрывает глаза, чувствуя, как в животе нарастает нестерпимый жар. — Я почти...
Дженсен ускоряет движения, наклоняется, обдавая дыханием его ухо, будто шепчет без слов, и Джаред не выдерживает. Он кончает с громким стоном, забрызгивая пальцы и ладонь Дженсена, который продолжает его ласкать.
— О боже, — выдыхает Джаред сорвано, хрипло и откидывает голову на подушку.
Взмокший от пота Дженсен толкается, трется об него, тяжело дышит в шею. Руками касается живота Джареда, оставляя липкие отпечатки спермы на его коже. Потом он замирает с резким вздохом, пальцами до боли впиваясь в Джаредово бедро. Джаред чувствует его дрожь, и теплую влагу у своего бедра, поворачивает голову и нежно целует его в лоб.
— М-м-м... — бормочет Дженсен, вытягиваясь и еще сильнее сплетая свои ноги с ногами Джареда.
— Классно было, — говорит Джаред, потому что должен же кто-то что-то сказать, — я рад, что мы это сделали.
Дженсен тихо фыркает, и на несколько минут в комнате повисает тишина. Джаред старается не заснуть, потому что ну, нельзя же вот так отрубиться и пропустить величайшее событие в своей жизни лишь потому, что ты выжат, как лимон.
Наконец, Дженсен приподнимается на локте и с любопытством смотрит на Джареда.
— Эй.
— М? — Джаред смаргивает дымку дремоты.
— Я хочу узнать тебя.
— В библейском смысле? — хмыкает Джаред.
Дженсен улыбается в ответ, мягко и чуть тоскливо, водя пальцами по его груди.
— Расскажи что-нибудь, о чем никогда никому не говорил.
Джаред прикрывает глаза, пытаясь вспомнить что-нибудь. А когда снова открывает, Дженсен рядом, очень близко.
— Я... Я жульничаю в «Монополии». Постоянно. Это инстинкт.
Дженсен смеется, целует его щеки, уголок губ.
— Расскажи мне... — говорит он, губами касаясь подбородка, лаская челюсть. — Расскажи то, что заставит меня влюбиться в тебя.
— Что?
— О девушке, которую ты любил, а она сбежала или умерла.
Джаред медлит. Он может сочинить что угодно. Это будет так просто.
— Это была ее комната, — вместо этого говорит он, оглядываясь и вспоминая нежные цвета теперь уже ободранных стен. — Я просто ошивался тут временами.
Дженсен кивает. Дает ему время закончить, устроившись острым подбородком на его плече, наблюдая.
— Она ушла. Сказала, что миру конец, и ушла. Так просто.
— Она разбила тебе сердце, — уверенно произносит Дженсен.
— И оставила только эту «Умную кровать», — безжизненно заканчивает Джаред, сворачивая тему.
И после этого слов не находится, поэтому они просто лежат рядом, слушая дыхание друг друга. И постепенно тишина перестает быть настолько гнетущей.

*

Эй, эй, я в эфире? Меня кто-нибудь слышит? Эй?

*

— Трудный день, — надтреснуто говорит Чад. Только его член мог сдохнуть за пару минут до истечения гарантийного срока! — Ебаный в рот!
— Расслабься, — произносит парнишка.
Он тянет Чада к себе, на себя, впиваясь в его губы. Поцелуй мокрый, слюнявый и такой идиотски возбуждающий, что мурашки бегут по всему телу... и нихуя. Чад обрывает поцелуй, ища подходящую стенку, чтобы об нее убиться.
— Так я не просто расслаблюсь, я постигну дзен.
Зак ухмыляется, и Чаду немного, самую малость хочется его придушить, но тут парень прижимается к нему с таким видом, будто сейчас заскулит по-собачьи и начнет трахать его ногу, и это заводит, блядь.
— Ну, может, пока просто будем целоваться и обниматься, а? — спрашивает Зак, жадно потираясь об него всем телом.
— Давай.
Чад опускает руку и сжимает его задницу, и тот стонет, издает именно этот горловой звук, который круче любого порно.
Ну, может у Чада и не стоит, но кто сказал, что веселье окончено?

*

Охуительно, думает Дженсен.
Джаред навис над ним, дышит быстро, отрывисто, в ритме своих толчков. Дженсен стонет, закидывает ногу ему на бедро, притягивает ближе, глубже. Окно у Джареда за спиной, и угловатые черты его лица чуть подсвечены редкими солнечными лучами, проникающими сквозь жалюзи.
Сначала Дженсену кажется, что все вокруг начинает дрожать, расходиться небольшими волнами и толчками, а потом свет буквально взрывается у Джареда за спиной и ослепляет своей яркостью. Джаред моргает, глаза слезятся от резкой вспышки, но он не останавливается, трахая Дженсена сильно и отчаянно. Свет льется и растекается, пролезает сквозь хлипкие горизонтальные жалюзи. Наполняет комнату, затапливает.
— Ты видишь это? — спрашивает Дженсен.
У Джареда закрыты глаза, щеки мокрые от слез. Он кивает.
И мир взрывается невыносимо-белым.


Конец.


Иллюстрация к финальной сцене от  HerbstRegen

@темы: J2, усвунься в хлам и умри, маленькие радости большого фрика, выёпываемси, а хуле там, переводчествую, йа маньягчег, I'll be back, ога, Крипкец подкрался незаметно, Я хочу его с челкой!!!, дайте пять и облизать!!!